её тело перестало принадлежать ей в пятнадцать. тогда её взяли первый раз — сначала обманчиво ласково, но это продолжалось недолго. марию положили на стол ударили носком идеально чистого ботинка по тонкой девчачьей лодыжке. ноги раздвинулись слишком послушно. мария бесшумно хватала пухлыми губами воздух и смогла бы прорезать своим криком высокие потолки неприлично дорогой квартиры. ей казалось, что её щека сотрётся о дубовый стол и превратиться в кровавую мешанину. так нельзя — это убьёт её ангельскую красоту. мамочка говорила, что она ангел. снова толчок. глубже. вскрик новый. марию хватают за копну волос собирая в кулак на затылке. как по команде немой рывком со стола. девичью грудь обжигает резкий холод. упираться в стол было удобнее и теплее. мамочка всегда одевала тепло.

папочка говорил, что у неё ангельский голос и верил, что его любимая дочь непременно должна петь на сцене. старая табуретка слегка шаталась, а мария всегда знала как найти баланс. её покорная, спокойная, благословляющая улыбка. губы складывались так, будто уже в пять она познала всю мудрость этого мира и теперь тысячи потерянных душевных калек стекались к ней серой массой со всей страны. девочка, что поцелует в лоб и воскресит. ничего этого не было, но её мамочка свято в это верила. ты сделаешь что - то хорошее для этого мира - так она говорила, когда расправляла её белое в мелкий цветочек платье. юбка чуть выше колен, белые носочки закрывали щиколотки в будущем манящие самые сальные и пошлые взгляды этого города.
с мамочкой и папочкой случилась ужасная автокатастрофа.
марии было четырнадцать, анне шесть, а аллану всего пару месяцев. первое время им помогала их крестная - ирен забрала к себе всех троих. жила она явно лучше, чем её покойная младшая сестра. ирен выбрала деньги, а не религию. мария же продолжала каждую ночь перед сном опускаться на колени перед приколоченным к стене возле кровати крестом. в новой комнате опускалась она на мягкий ласковый ковер, а дома каждый раз покорно падала на жесткий деревянный пол - особенно после смерти родителей. мария хотела ощутить хоть часть той боли, которую, возможно, почувствовали они. ирен говорила, что неприлично ходить девушке с синяками на коленях. мария этого не понимала. тогда.

она хотела сама зарабатывать. школу пришлось бросить. ирен особо не ругалась, ей было почти всё равно. ноги, те самые побитые, привели марию саму - в тот самый первый клуб. её вывели на сцену перед пустым полуденным залом "ну и что ты умеешь девочка?" мария снова улыбнулась той самой улыбкой, где собрано всё понимание блаженных. они могли подумать, что перед ними дурочка. пусть, мамочка учила, что нельзя обижаться - грех. господи, благослови. мария запела. без сопровождения из музыки и такта. как почувствовала так и запела. колыбельную, которую ей пела мама перед сном. им понравилось. они сказали "красиво", а потом добавили "но это не будут слушать, если ты будешь так выглядеть". у марии загорелись глаза. ей выдадут самое красивое платье как у лучших принцесс европы. пожалуйста, господи. прости, что смею просить, но я буду счастлива, господи, так счастлива.

платье было красивым, но не в понимании марии. перед ней помахали пачкой долларов. помятых, повидавших не один карман, но самых настоящих. спросили, знает ли она их вкус. мария никогда не облизывала купюры, но в тот момент задумалась. её выставили на сцену как куклу. здесь. вон её точка. софиты просвечивали кажется не только сквозь полупрозрачное короткое платье, но и её всю. как хорошо, что она этого не видела и просто запела. снова. свет сзади озарил её макушку нимбом, но никто не придал этому значения.
аплодисменты. свист.
мария не знала, что бывают среди людей хищники. они скалятся, исходят слюной, когда видят нетронутую и подтянутую юным возрастом девичью фигуру. она не чувствовала как по ней проходятся пошлым взглядом. она не слышала как в четвёртом ряду обсуждают актуальность её девственности и через пару секунд начнутся торги. сочные, вязкие, липкие, продолжительные, под хруст купюр большую часть из которых она даже не увидит.

она вернулась закулисы. парень, который брал её сюда хвалит и треплет по копне длинных каштановых волос.
она пела ещё несколько ночей, а потом её увезли вместе с этим самым парнем на переговоры. марию хотели видеть в другом месте. марию хотели видеть в другом амплуа. её спросили, занималась ли она гимнастикой, а она честно ответила, что нет. широко распахнутые глаза, активный макияж. она не понимала как вызывающе и одновременно маняще это выглядит. за столом дорогого ресторана сидел юный грех, который замечал только свою внутреннюю святость и чистоту. потная огромная ладонь опускается на стройное оголённое колено. синяки давно зажили. это ненадолго, мария. ей обещают другие деньги. их дают уже сейчас. она улыбается удивленно. она же ничего ещё не сделала. хорошие девочки порой получают просто так - за красоту и покорность. её назвали ангелом. как мамочка с папочкой называли. ей сказали, что петь не нужно будет. только танцевать. только слу-шать-ся. на её изящной шее быстро затянули цепь, а она покорно опустилась на колени, положила руки и задрала голову.
ничего не бойся, девочка.
ты будешь моей.

ave

марии двадцать. взгляд изменился.
софиты видят её совсем по-другому. она сама раздевается смотря каждому в зале ровно в глаза из полуприкрытых век. девочка прекрасно знает свои возможности. каждый из этих уродов готов валяться в её ногах, пока она расстегивает шелковый халат. она проклинает каждого, кто сидит в этом зале. она остаётся в одном белье и замирает. ей нужно видеть эти пошлые, помешанные на ней глаза. по одному её взгляду с накладными ресницами понятно, что она лично застрелила бы каждого. прямо сейчас. они думают, что это её образ и она может быть разной. верно. никто и никогда не был таким ласковым, как она со своей младшей сестрой и братом. с ними она выражает всю свою истинную любовь, которую пришлось запрятать глубоко, далеко, надежно. иногда её даже здесь всё же выдаёт наивный взгляд детской сущности, которая никуда не ушла.

он.
другой.
мария смотрит на него прямо, как и на всех, но без злости. сама понять не может что в нём такое, но точно внутри. покажи. она молча забирает его визитку и провожает взглядом. марию снова дергают за моральный поводок. её хозяин не любит, когда она хоть на долю секунды кем - то заинтересовывается. голову чуть к левому плечу наклоняет. он изучил повадки своей зверушки. место. она будет кусаться, а он оставит ей на память красные следы на ягодицах и напряженные до предела мышцы бедер. ей не привыкать. у неё никогда не было секса - одно сплошное насилие-насилие-насилие. она принимает его молча. нужно лишь потерпеть. терпи, мария, терпи. бог всё слышит. бог всё видит. наверное, не защитит, но ты не умрёшь слишком рано. он позаботится. тебе ведь надо сделать что - то ещё для этого проклятого мира.

она звонит ему из своей личной гримерки. старый стационарный телефон - красный на черном проводе пружиной. длинные острые ногти быстро списывают номер. хозяин не отслеживает этот телефон, потому что с него она заказывает только завтрак и иногда ужин. теперь она заказывает разговор с ним.
она выдыхает дым сигареты со вкусом вишни
— я не знаю почему звоню, — мария так спокойна, будто вчера у них неожиданно прервался сотый разговор. разорвалась телефонная линия, обрушились провода, а всё это натворили они вдвоем. марии, кажется, давно плевать на мироздание, у неё есть силы, чтобы в один момент залить весь чертов квартал кровью. она просто ждёт лучшего момента или благословения
— напомни, кто ты?
да, напомни, будто они встретились спустя тысячу лет. она узнала его по глазам, но дальше - тьма. непроглядная, холодная, неизвестная. тепло перестало для неё существовать в любом проявлении.

ave maria

она уложила анну и аллана спать, а потом пошла убираться на кухне. на пару ночей хозяин отпустил её в мини-отпуск, но скоро снова на сцену. снова раздевать тело, которое давно не ощущается её собственным. она его ненавидит, но знает, что трогать его нельзя, иначе он сделает плохо её детям. брат и сестра стали для неё детьми, как только она смогла на скопленные гонорары купить дом и съехать от крестной.
мысли о том, чтобы изрезать в мелкую полоску руки отходят на задний план, когда она видит как на телефоне загорается уведомление. мария крепче сжимает нож. приводит себя в чувства, возвращает на землю и напоминает о последствиях быстрее, чем за секунду.
он здесь.
она кладёт нож и мягкой бесшумной, с момента как научилась ходить, поступью перемещается мимо гостиной и идёт открывать дверь. нараспашку, но мягко. мягкий свет из комнат первого этажа оседает на её голове. снова как нимб. снова как тогда в первый день её выступления, но она снова этого не видит. голубой ласковый халат в пол и может даже дальше. завязано туго на её тонкой талии. осанка ровная всегда. ей идёт дрессировка. она никогда не расслабляется, даже если удаётся на пару часов заснуть.
он на ступенях её дома. курит. она мажет взглядом по его телу. пальцы рук, упирающиеся в дверь и дверной косяк напряжено сжимаются
— ты ранен
слишком тихо, но она не сомневается что он её услышит. четыре шага. опускается так же мягко, как и дошла. опускается перед ним. на ступеньку ниже. взгляд на кровавый след. взгляд в глаза. это её взгляд, сейчас он - его можно увидеть, если захочется приглядеться хоть немного. влажность. брови сходятся домиком от переносицы.
шёпот только для него
— что ты натворил?
она никогда его не осуждала и сейчас не судит. она поднимает руку и ладонью касается его веска, щеки. молчаливое посмотри на меня